Сердце сортировки

– Завтра мы к вам с фотографом и пресс-службой придём в гости, – звоню начальнику сортировочной станции Ярославль-Главный Евгению Урухину. – Во сколько лучше?
– Во сколько хотите, всё равно буду занят.

Так и вышло. Оба урухинских уха зажаты трубками – обычной и мобильником.
– Я понял, понял! Щас, щас, щас, – отвечает кому-то Урухин.
– Саш, тут на эсэм пятую жалуются, не можем никак выпустить на линию, – берёт он третью трубку. – Эс-эм пя-та-я! От вагонников. Посмотри, надо её прогнать, им поработать ещё нужно.
– Станционному диспетчеру звонил, – поясняет по моей просьбе. – Он обещал путейцам пропустить снегоуборочную машину, но что-то застопорилось.

Снова пиликает мобильный.
– Мне уже звонил Коржавин, щас её выпускают уже. Всё, она уже поехала! Она по-е-ха-ла у-жэ-э. Я дал команду. Я всё понимаю, но я же не могу постоянно смотреть, где эта эсэмка ездит!

Звонят путейцы, вагонники, локомотивщики, связисты... У всех теперь свои дирекции и вертикали, но на деле дирижирует этим оркестром всё равно он – начальник сортировочной станции. Хотя в должности лишь с прошлого года.
– Мне повезло, – смеётся он. – Только заступил, внедрение инновационных технологий началось, и снегопады на Ярославль обрушились небывалые.

С работы мой собеседник не уходил со вчерашнего вечера. Ночь здесь отдежурил.
– Контролировал работу горки, – поясняет он. – Поездная обстановка сложная. Октябрьская по Коште плохо принимает. Плюс пути переметало так, словно тормозной башмак на рельсах. Вагоны просто не катятся с горки. Разбирали 18 поездов за смену, а надо 24–26.
– А что у вас за новшества? Результаты есть?
– Мы ещё только «встречаемся». Станция стала опытным полигоном для внедрения автоматизированного контроля технологической дисциплины. Например, маневровые локомотивы оснастим спутниковой навигацией, чтобы видеть их передвижение в режиме онлайн.

На вопрос «зачем?» Урухин приглашает к монитору.
– Видите, это станция. Но тут всё обезличено. Вот прибывает поезд, но его номер я не вижу. Где сейчас маневровый тепловоз, не знаю, поэтому не могу оценить эффективность его работы. А станет всё прозрачно. Можно будет отследить простои локомотивов, вагонов, все нарушения технологии. Ведь и составителей, приёмщиков, вагонников тоже планируется охватить системой навигации. Каждый шаг работника станет известен. Мы уйдём от потерь, которые пока велики.
– Эсэм пятую можно будет «прочипить» и уже не терять из вида? – начинаю что-то понимать.
– В принципе да. А ещё внедряем систему составообразования, которая облегчит работу маневрового диспетчера. Он сможет планировать формирование новых составов до подхода поездов к станции.
– Как люди принимают нововведения? – Тяжело. Да и кризис людей расхолодил. Приходится взбадривать. Думаю, новые технологии помогут мобилизовать коллектив. Люди должны знать, что их контролируют, и понимать, чего от них хотят. А хотят от них, чтобы они не торопясь поспешали…

Вот и мы уже поспешаем на пешеходный мост. Отсюда видна вся горловина. Чудесным видом десятков вытянувшихся к горизонту составов мешает любоваться ветер, прожигающий лицо.
– А вон там, – показывает вдаль Алексей Мишенков, заместитель начальника станции, – сортировочная горка – сердце станции. Только работает оно сейчас с перебоями: составы вывозить нечем, локомотивы забрали на Октябрьскую растаскивать «брошенные» поезда.

Мост продувается так, что мы почти бегом возвращаемся к «уазику». Перед выездом на горку заглядываем на блокпост.
– Зачем нас снимать, нам некогда, – ворчит дежурная по станции Любовь Кузнецова, нехотя переодевается в железнодорожную форму и начинает отдавать команды с таким усердием, что к ней не подступиться. Зато к Алексею тут же подступают связисты из РЦС и умоляют подмахнуть акт комиссионного осмотра громкоговорящей связи.
– Не подпишу, пока сам не проверю.

В релейной блокпоста и вовсе безлюдно. Смешно стрекочут ряды прозрачных коробочек. Им тоже не до нас – переключают стрелки и сигналы светофоров. Откуда-то приводят механика, облачают в Алексеев жилет, и тот позирует с механизмами. На лестнице Артём пытает Алексея, будут ли как следует одеты составители и вагонники, которых поедем снимать.

Наконец отправляемся на горку. По дороге заезжаем на ПТО вагонов. Пока фотокорреспондент «Гудка» Паша снимает на путях, захожу к оператору. А там осмотрщик в ушанке как раз диктует номер вагона, где только что выявил трещину боковины тележки.
– Трудновыявляемый дефект, я его по вздутию краски обнаружил, – признаётся на улице Евгений Гусев. – Полувагон с лесом отправился бы с составом на Горьковскую, теперь его отцепят в ремонт. Может, премию дадут...
– Он выполнил свою работу, – рассуждает Алексей, пока трясёмся в «уазике». – Теперь поезд не уйдёт на «нитку» графика, простои вагонов вырастут. Для станции это плохо. Но если бы не выявил, вагон мог развалиться на перегоне. Это ударило бы по всему участку.

В здании горки подхожу к ведущему специалисту НИИАСа Игорю Резниченко. Ему со товарищи внедрять то, о чём говорил Урухин.
– К Ассамблее начальников дорог делаем, к лету, – раскрывает он карты и вполголоса расписывает манящие перспективы применения спутниковой навигации, речевых и безбумажных технологий. Всё это поможет сердцу сортировочной станции заработать на полную мощность. В окне показываются катящиеся с горки вагоны.

Вспышка фотоаппарата пугает оператора первой тормозной позиции Ольгу Колыгину, которая грозится остановить роспуск.
– При торможении доли секунды всё решают, – смягчается она позже. – Глазом моргнул – и всё. Такого можно натворить... Нас за работой даже начальство не трогает.

Из смежного зала вбегает старший смены – станционный диспетчер Александр Сурнин – и сразу исчезает. Поговорить с ним невозможно: он разрывается между рацией, телефонами, диспетчерами и операторами. О новых технологиях знать не знает.
– Челночу так по 12 часов без перерыва на обед, – бросает на ходу. – Пятый год уже. Перекусить удаётся за 5–6 присестов. Хватит, с первого числа ухожу.

А вот маневровый диспетчер Дмитрий Менделеев, склонившийся над таблицей (не периодической!), никуда уходить не собирается. На горке уже 23 года. Отец, дед и бабушка работали на дороге.
– Если мне покажут на мониторе локомотивы и избавят от бумаг, будет здорово, – отвечает он мне между телефонными звонками. – А то времени много теряем. Но ведь и сами тепловозы-то старые, еле-еле выставляют поезда…
– Это было последнее интервью, на нём карьера закончилась, – хохочут работницы станционного технологического центра, перекусывающие прямо на поездных документах. – Вы нас спросите, мы вам наговорим. Поесть негде и практически некогда, хотя обеденное время из оклада вычитают. Зарплата у нас – 14–15 тысяч, а не в «среднем 30», как пишут в газетах. В кризис сортировщика документов сократили – сами относим, раскладываем по полочкам. Без кондиционера духота, особенно летом. А халаты – смотрите, как у уборщиц. Надеваем только к приходу начальства.

Возвращаюсь к операторам горки. В промежутках между разборками поездов они тоже вываливают наболевшее. А в благодарность за сердечный разговор прочитывают «Гудку» целую лекцию о секретах профессии. Как распускать составы в туман, дождь и снег, насколько важна интуиция, как снять усталость после смены...
– Я уже 11 лет тут торможу, хочется перемен, – признаётся напоследок Ольга Колыгина. – Может, сменю должность. Но с железной дороги не уйду. И со станции – тоже. Это моя станция. У меня мать здесь работала – в октябре ушла на пенсию.

Смена близится к концу. Мои коллеги давно уехали с горки. Выхожу из духоты на мороз. Над станцией начинают сгущаться сумерки. Проплывающие вагоны на прощание салютуют пронзительными взвизгами так, что больно ушам. Сердце сортировки будет работать всю ночь – уже с другой сменой.